«Король Лев»: скрытые смыслы любимого с детства мультфильма

Для миллионов миллениалов,
выросших в девяностые годы под влиянием западной поп-культуры, «Король Лев»
(1994) давно стал неотъемлемым киношным атрибутом детства, знаковым фрагментом
зрительских воспоминаний. Музыка Элтона Джона (композиция «Circle of Life»),
звучащая в картине во время торжественной презентации новорождённого Симбы
обитателям саванны со Скалы Предков, как и сама эта сцена – часть нашего
культурного кода, безошибочно идентифицируемая с первых нот, с первых кадров.
Однако волшебная магия знаменитого мультфильма, как это часто бывает, рождается
из вполне прозаичных элементов – отлично прописанной истории, нанизанной на
столь же мастерское аудиовизуальное повествование.

Увлечённо наблюдая в детские годы
за приключениями Симбы, по понятным причинам не задумываешься о внушительной литературной
первооснове фильма: будучи ребёнком, только вступающим на путь познания мира и
знакомства с культурой, ты видишь интересное рисованное кино и не можешь
заглянуть дальше событийного ряда. Пересматривая картину десятки лет спустя,
невозможно не заметить в диснеевском сюжете отголоски как библейских
(братоубийство, изгнание из рая, блудный сын), так и древнегреческих мифологических
мотивов.

Бесстрашный Муфаса, чьё единственное слабое место – беззаветная любовь
к сыну-наследнику, сродни герою «Илиады» Ахиллесу, об уязвимой пяте которого прознают
коварные враги. Вынужденное бегство Симбы за пределы родины, в отсутствие
которого Земли Прайда населяют иноземцы, а мать и любимая героя голодают и терпят
унижения от презренных оккупантов, отсылает зрителя к другому гомеровскому
шедевру – «Одиссее». То, как сурикат Тимон и бородавочник Пумба спасают беззащитного
львёнка от смерти в пустыне и берут под своё крыло, годами воспитывая чужого малыша
в соответствии с собственной системой ценностей, напоминает о киплинговской
«Книге джунглей», тогда как диалог Симбы с духом убитого отца-короля,
попрекающим сына-принца в бездействии – видоизменённая, но вполне узнаваемая
цитата из шекспировского «Гамлета».

Историю, базирующуюся на великих
текстах мировой литературы, режиссёры Роджер Аллерс и Роб Минькофф облачают в
анимационное зрелище, в котором хватает разного рода киношных условностей и
красивостей. Как и многие диснеевские фильмы, «Король Лев» не просто вдоволь
нагружен закадровой музыкой, но и, по сути, является мюзиклом, где герои то и
дело прерывают сюжет внезапными вокальными номерами, по ходу которых прямо или
косвенно сообщают зрителю нечто новое и важное либо о себе, либо о своих планах
на будущее внутри экранной истории. Размышляя о мультипликационном изяществе, нельзя
не вспомнить имитацию долли-зума в роковом эпизоде в каньоне или то, как искусно
зрителя с головой погружают в мир фильма с первых же кадров. Но всё же основа
визуального повествования в «Короле Льве» вполне традиционна. Обратите внимание
на то, какими широкими мазками – на уровне изображения – авторы
противопоставляют миры Муфасы и Тимона-Пумбы миру Шрама-гиен. Если первые два –
и саванна, и джунгли – полны солнечного света, ярких красок и бьющей ключом
жизни во всех её проявлениях, то третий представляет собой макабрическое
пространство тьмы, голода и смерти, выполненное в мрачной цветовой гамме и обложенное
со всех сторон торчащими выступами истлевших скелетов. Эта простая и прямая оппозиция
«рай – ад», не допускающая полутонов и нюансированных исключений,
распространяется и на союзников героев. Неслучайно обаятельные Зазу и Рафики,
Тимон и Пумба легко и непринуждённо располагают к себе, а мерзкие гиены, на
которых опирается Шрам, напоминают то ли мелких бесов, то ли чертят, только что
выползших откуда-то из зловонной преисподней.

Говоря о Шраме, нужно учитывать
одно немаловажное сюжетное обстоятельство. То, что он на правах взрослого дяди
намеренно вселяет юному Симбе гнетущий комплекс вины в трагической гибели отца,
убеждая племянника в том, чего не было в реальности, ещё полбеды, хотя и это
страшный грех на пересечении психологического абьюза и газлайтинга. В своём стремлении
взойти на трон, выливающемся в цареубийство и дворцовый переворот, диснеевский
Каин действует не один, но обращается к чужакам,
инородцам, живущим за пределами королевства
Муфасы. Иначе говоря, если спроецировать сюжет фильма на историю человечества и
реальную политику, Шрам – самый настоящий предатель национальных интересов, захвативший
власть с помощью интервентов, оккупировавших и разграбивших с его согласия
некогда процветающее суверенное государство. В угоду собственным страстям он
поступается общественным благом и предаёт не только брата с племянником, но и
родину, за что невозможно не поплатиться – рано или поздно.

О чём же на самом деле в конечном
счёте повествует «Король Лев»? О любви и зависти? О дружбе и предательстве? О
феномене отцовства и горечи утраты? О гедонистических прелестях личного счастья
и тяжком бремени власти, к которой жадно рвутся те, кто её недостоин? О
круговороте жизни, который глупо отрицать? Пожалуй, обо всём понемногу. Но всё
же ключевая мысль картины сформулирована авторами вполне отчётливо. Будучи
мультипликационным романом взросления, «Король Лев» транслирует, возможно, тривиальную
и излишне патетичную, но оттого не менее полезную установку: никогда не
забывай, кто ты, и не беги от своего прошлого, каким бы болезненным оно ни
было, а учись у него, извлекай из него уроки, чтобы стать сильнее в будущем.