[ad_1]
Стихи взрослого человека о детстве не всегда ностальгия, возвращение, ретроспектива. Иногда они – взгляд вдаль. В поэзии Ольги Подъёмщиковой это ощутимо. В августе 2021 года ей могло бы исполниться 60.
Наверное, в жизни каждого присутствуют три измерения детства. Одно – в прошлом: первые годы знакомства с миром, собственное детство, незаходящее и безвременное. Другое – в настоящем: детские впечатления детей и внуков, переживаемые тобой заново.
И третье – в будущем: то представление сердца о Рае, обетованной земле, что снова возвращает тебя в райский сад детства независимо от событий и обстоятельств.
Может, это предчувствие или только мечта – что, бывает, явственно проступает в повседневных событиях. Детство как предмет нашей веры. Как написал современный поэт Николай Забелкин,
“… Детство – вера в бессмертье добра
В обстоятельствах самых отчаянных”.
Детство ещё будет – оно обещано и вернётся, и не просто большое –
…необъятное, как море.
В стихотворениях Ольги Подъёмщиковой живут все измерения детства – глубоко, взволнованно дыша, играя оттенками и незаметно перетекая друг в друга.
Многие стихи Оли посвящены её дочери Ане, которая так и осталась навечно в своём детском времени – с младенчества болела и рано ушла из этого мира.
С жизнью близкого человека любовь к нему не заканчивается, не иссякает. И можно продолжать теплить её в молитве, выражать в стихах.
…Не прерывается пуповина. И связь двух душ
нам не нарушить, отняв тебя от груди, –
позже написала Ольга. А вскоре сама ушла в мир иной, пробыв в этом мире всего 39 лет.
Подобрал стихотворения Ольги Подъёмщиковой и составил её краткое жизнеописание поэт Андрей Коровин.
Об авторе
Ольга Николаевна Подъёмщикова родилась в Туле 3 августа 1961 г. в дворянской семье. Её дед со стороны матери был учеником Льва Толстого, дед со стороны отца – главным архитектором города Тулы.
Ольга окончила филологический факультет Тульского государственного педагогического института им. Л.Н. Толстого.
Работала экскурсоводом в Ясной Поляне, журналистом в районных СМИ (в городе Зима Иркутской области, куда она поехала вслед за сосланным мужем, поэтом и журналистом Сергеем Белозёровым), затем в областных, центральных газетах и журналах, на радио и телевидении.
Потрудилась главным редактором православного журнала «Тульские епархиальные ведомости». Награждена журналистской премией им. Глеба Успенского. Стихи и проза Ольги публиковались в тульских областных изданиях, журнале «Ясная Поляна».
Ольга трагически погибла в ночь с 5 на 6 октября 2000 года под Тулой. После гибели О. Подъёмщиковой усилиями её друзей издана книга стихов «…Явись мне отблеском мгновенным» (2001).
Посмертно стихи и проза Ольги Подъёмщиковой опубликованы в журналах «Новый мир», «Фома», «Этажи» и многих других изданиях.
Ольга Подъёмщикова (1961–2000): «Я тебе душу
протягиваю с земли…»
* * *
Я вспоминаю без запинки
тропинки зреющего лета.
Трепещут в озере кувшинки,
как юбочки кордебалета.
Я девочка. Сачок и мячик.
Легко бросаюсь днём свободным.
Но тоненький высокий мальчик
как лебедь в озере холодном.
Мне всё страшнее и страшнее,
я, как кувшинка, стыну в страхе.
Спасать его? Ведь я сильнее,
я побеждала его в драке.
Он выплыл. Белые пушинки
летят на сохнущее тело,
и задыхаются кувшинки
в руке, зажатой онемело.
Мы продолжаем поединок,
где каждый верит, что сильнее:
– Вот, я тебе нарвал кувшинок, –
мне мальчик говорит, бледнея.
О, как дики мои повадки!
Цветы? В траву роняю мячик
и убегаю без оглядки.
Я плачу, мальчик мой, я плачу.
* * *
Море белыми барашками –
вновь тревога рыбаку.
Я в косыночке ромашковой
поднимаюсь к маяку.
Собираются все девушки
милых ждать у маяка,
ну, а я встречаю дедушку –
деда, грека-рыбака.
Море Черное – зелёное,
и со склона босиком
детство, рыжее, солёное,
покатилось кувырком
прямо к морю, прямо к бережку,
смотрят девушки с тоской,
как причаливает дедушка –
волк отчаянный морской.
Он еще не знает старости,
прочны сети, стать вольна,
и кидается от ярости
в ноги дедушке волна.
Как рыбачка, знаю море я,
поимённо – корабли.
И, доплыв до акватории,
добираюсь до земли.
Я от рук отбилась начисто,
на спор бухту переплыв,
по скале отвесной метров ста
забираюсь на обрыв.
Я не знаю слез, и белым днём
мне невзгоды не страшны,
просто я девчонка с Северной,
что за бухтой, стороны.
Пусть поглядывают девушки,
милых ждут у маяка,
ну, а я встречаю дедушку –
деда, грека-рыбака.
* * *
Был дом. Была мама.
Был запрет возвращаться домой поздно.
А над домом прямо, над крышей прямо,
висели гроздьями звёзды –
тяжёлые, белые, как яблоки недозрелые.
И стучали по крыше, чтобы кто-нибудь вышел
и загадал желание, зная заранее,
что желаний у нас мало –
их исполняет мама.
Я всегда одного и того же желала:
чтобы мама не умирала,
чтобы жизнь в нашей жизни совсем ничего не меняла –
разве этого мало?
А потом я еще желание загадала:
чтобы можно было домой возвращаться поздно.
Если б я знала,
что только его и исполнят звёзды!
* * *
Сергею Гончарову
Лето, сад, там зреют сливы,
море, детство, синь и зелень,
люди, скользкие, как рыбы,
выплеснулись к нам на берег.
Крепко высушены сети,
жарко трескаются губы,
и нам весело – мы дети,
и ещё никто не умер.
И ещё никто не верит,
что удачи не спасают,
что недетские потери
нас по свету разбросают.
Что ещё придется где-то
нам узнать тоску и горе.
Что уже проходит детство,
необъятное, как море…
* * *
Мне снились дети – будто бы мои,
две девочки, два ангела – и диво! –
вошли, перелистнув календари,
туда, где все мы счастливы и живы,
и все дороги пройдены не зря,
и на рассвете – не шаги за дверью,
не спазмы в сердце – тихая заря
окрашивает небо акварелью.
И теплый дом запахнет молоком,
и нет на свете радостнее места,
где все заговорили языком
бессмысленного лепета и жеста.
Болезни, слёзы – милая, держись! –
тебя, как рыбу в шторм, несёт на сушу.
Но ты за них отдашь не только жизнь –
бессмертие, поэзию и душу.
Анечке
1.
Дитя мое, грустью своей захлебнувшись,
разбившись о слово, как о волнорез,
щекою прижавшись, от горя согнувшись,
я крест обнимаю твой. Наперерез
кладбищенский ветер, волнующий травы,
к приблудной собаке минутная жалость.
Родная, мы обе с тобою неправы,
ты – в том, что ушла, а я – в том, что осталась.
Тепло ли тебе в том заоблачном доме,
где ангел тебя укрывает крылами?
Там свет и покой. Ну а вдруг ты порою
скучаешь по маме? Покинутой маме.
А я полюбила шиповника чащи,
осенних прогулок горчащую небыль
и больше не плачу. Но чаще и чаще
подолгу – с любовью – смотрю я на небо.
2.
Снова пришло время дерев и трав.
Снова листва и птицы, и мир – как был.
Просто ушла в землю, землею став.
Просто ушла в небо в биенье крыл.
Не прерывается пуповина. И связь двух душ
нам не нарушить, отняв тебя от груди.
Нету роднее места, чем эта глушь
возле твоей могилки. Я скоро, жди.
Так и живу. Там, где кроны качает лес,
вижу тебя. И твой голос зовёт вдали.
Ты ко мне руки протягиваешь с небес.
Я тебе душу протягиваю с земли.
3.
Вещи твои ещё запах твой хранят.
Мир наших комнат полон ещё тобой.
Но невозможно снова тебя обнять.
В этом объятии вновь обрести покой.
Голубоокая, в той голубой дали,
где ты живёшь, не страдая и не скорбя,
ты позабудь ту, что вглядывается с земли
в райские заросли, чтоб увидать тебя.
Кажется мне, будто ангельский вижу лик,
чудится мне, будто радостный слышу смех.
Ведь для тебя ожидание встречи – миг.
А для меня ожидание встречи – век.
Детская железная дорога
Говорили, мстили, обижали,
друг от друга ночью уезжали,
возвращались, каялись, мирились,
и – расстались. И – угомонились.
Вот и все. Мы строже и мудрее.
Детская дорога – громыхает.
И, склонившись, мы сидим над нею:
поезд мчится, семафор мигает.
Мы играем в прошлое, а в прошлом
маленьким всё стало и хорошим.
И не страшно нам с судьбой играть.
Только – врозь придется умирать.
И как пуля вдруг пробьет насквозь
моё сердце это слово – врозь.
Паровоз не дышит в тупике.
Я стою со свечкою в руке.
* * *
Наступала ноченька,
прилетали ангелы.
С Новым годом, доченька!
С Новым веком, Аннушка!
В Небе Богородица.
Снова с Небом лад ищу –
поздравлять приходится
приходить на кладбище.
Мраморное личико –
поцелую оченьки,
под крылами птичьими:
с Новым годом, доченька!
Сердце греет ласково
тоненькая свечечка.
С Новым годом, Ласточка,
поздравляют в вечности?
Над могилкой звездочка
елочная светится.
С новым веком, доченька!
С тем, в котором встретимся.
* * *
В моей квартире живы лишь часы.
Их слабый пульс поддерживает стены
бумажные. Здесь, на краю вселенной,
песок минут струится на весы.
Моей вселенной улицы темны,
и тротуар их шаток и непрочен,
и из домов выходят только ночью
бессонные жильцы моей страны.
Их силуэты зыбки – только тень,
и голоса – лишь отзвуки, обломки
далеких фраз. И наступивший день
оставит нам вопросы, недомолвки,
свет фонарей и шепоты дождя,
движенье звуков, смутные намёки…
Уходим. Боже, как мы одиноки
и как мы совершенны, уходя.
***
Сохрани и спаси нас, Господи,
в круговерти останови.
Между майорийскими* соснами
мы оставили тень любви.
Мы измучены и прокурены,
мы забыли пути в Твой дом,
но спокойно идем под пулями,
под грозой или под огнем.
А когда все затеи брошены
и вопросы разрешены,
мы приходим – совсем непрошены –
к побережью Твоей страны.
И, как дети, стоим под окнами,
отрешённо глядим на свет.
Можно, мы тут побудем – около?
А войти не посмеем, нет.
* Майори – курортный городок в Латвии.
Биографию, стихи и фото предоставил Андрей Коровин
Вступительная статья Валентины Киденко
[ad_2]
