[ad_1]
Леонид Агутин дал интервью журналистке Надежде Стрелец. В нем музыкант рассказал о том, как относится к отсутствию у него звания народного артиста, о шоу “Голос”, об отношениях с женой Анжеликой Варум, отцом и детьми. Собрали самые интересные цитаты.
Об отсутствии звания народного артиста
Я сейчас заслуженный артист. Надо мной смеялся Сергей Шнуров, потому что в тот период времени, когда я об этом мечтал, мы записывали песню “Какая-то фигня” и снимали клип. Он: “Ты серьезно хочешь пойти в Кремль, чтобы тебе это вручили? Для тебя это имеет какое-то значение?” Я говорю: “Для меня не имеет, но для мамы имеет”. Я бы очень хотел, чтобы мама моя получила звание “мама сына народного артиста”. Я ее понимаю, но не получилось. Ничего страшного не произошло. Со званием заслуженного так и ходим пока, я прекрасно с ним себя чувствую.
О первой встрече с Анжеликой Варум
Как сегодня помню. В 89-м году я пришел в Лужники, там проходила либо “Звуковая дорожка”, либо “Московский комсомолец”, попасть туда было очень круто, очень мне хотелось. Кто-то мне подсказал: “Принеси хоть что-то, когда пойдешь в администрацию этого концерта”. У меня был откуда-то “Рижский бальзам”, а это был дефицит. Я ее взял с собой, пришел. Я так не умею это делать, у меня это так глупо получилось. На прямых ногах зашел, на них же вышел. Сказали: “Спасибо, парень, подожди, может быть, под конец мы это-самое”.
Я ждал, меня так и не пустили выступать. Я зашел туда, где была трибуна напротив сцены. В это время выступала Анжелика Варум. Я тогда еще не знал, что за Анжелика Варум. Она пела “Полуночный ковбой”. Она была такая маленькая, что ее оттуда уже не видно было. Такая тоненькая дюймовочка стояла. У меня такая мурашка пробежала по всему телу, такое впечатление произвело. Прямо в сердце оттуда, издали. Что-то в этой простоте все равно такое было культурное, не как у всех.
О первом поцелуе с Анжеликой Варум
Я даже не знал, как предложить свою кандидатуру. Потом оказалось, что она уже замучилась ждать, когда я сделал какой-то шаг в ее сторону. “Старые песни о главном”, третья часть, я пел песню из “Семнадцати мгновений весны”. Там были и [Леонид] Парфенов, и [Константин] Эрнст, и [Александр] Кутиков, и кто-то еще. <...> Съемки: она смотрит на Штирлица, Штирлиц смотрит на нее. (Варум по предложению Агутина сыграла жену Штирлица — Прим. ред.). Костя стоит за камерой, и вдруг врывается: “Так, все, мы раздеваемся, в помещении остаются только мы трое”.
Анжелику раздели по пояс. Чтобы как-то женщину защитить, мне пришлось ее к себе прижать, чтобы никто не глазел на нее. До этого мы друг друга не трогали ни разу. Мы прижались, камера стала крутиться вокруг нас. Костя говорит: “Это то, что в мыслях у Штирлица и его жены, когда они друг на друга смотрят”. <...> И вот мы прижались друг к другу и тупим. Подбегает Эрнст и кричит: “Ну что вы смотрите? Целуйтесь! Целоваться надо. Вы что, ни разу не целовались?” Пришлось делать вид, что целовались.
Об отношениях в браке спустя годы
Любовь остается, любовь хороша, любовь может выжить только если ты каждые пять лет влюбляешься в того человека, которого он сейчас из себя представляет. Он же меняется, если тебе интересен такой человек. Мы совершенно другие люди. <...> Мы каждые пять лет проходили какие-то новые стадии, через легкие споры и войны. 25 лет — считайте, 5 периодов.
О шоу “Голос”
Мне пора было становиться Леонидом Николаевичем, и “Голос” меня им сделал. <...> Что мне понравилось в этом проекте — о нем говорила интеллигенция, которая вообще относится к телевизионным рейтингам снисходительно. А тут, например, человек, который закончил консерваторию, стал записывать “Голос”, потом звонил мне, делился: “Хорошо, что ты вот этого парня взял”. <...> Потом взяли людей, которые были больше про шоу, конфликты — это ближе к обычной работе телевидения. Песни появились, которые мы не позволяли себе выбирать для репертуара. “Голос” со временем, возможно, стал терять в классе. Это единственный путь, по которому могли пойти продюсеры Первого канала.
Об отце
Папа ушел от мамы, когда мне было лет 14, но и до этого я видел его не так часто. Поход с папой на лыжи, поход в поход — я помню все, потому что это было очень редко. Поэтому все эти моменты для меня — яркие воспоминания. Я своего отца очень любил и очень хотел быть похожим на него, хотел научиться всему, что делает он, хотел произвести на него впечатление. Обо всем, что в жизни основное есть, со мной отец говорил. Отец был авторитет. Маму всегда хочется оберегать, рассказывать только все самое классное, как все круто, как она за каменной стеной и как все будет хорошо. А батя есть батя. Мы обсуждали [развод], но по-другому просто не могло быть. Всегда кому-то больно из-за того, что ты делаешь.
О редких встречах с дочерьми
У Леонида Агутина две дочери — Полина от балерины Марии Воробьевой и Елизавета от Анжелики Варум.
Да, [я повторяю судьбу своего отца]. Я помню, Лизон как-то пыталась войти в образ одинокого ребенка и говорит: “Вот родители у всех, а у меня…” Я говорю: “Лиза, ты же неглупая девочка, не начинай это кино голливудское”. Любимая тема американских фильмов: папа работает, спасает мир, но не пришел на бейсбольный матч своего сына, и тот смотрит несчастно на это пустое место, и у него не получается играть из-за этого. В последний момент он появляется, и жизнь удалась. Старик мир спасает, понимаешь? Он — твоя жизнь вся, чем ты гордишься. Ты его любишь, он тебя поддерживает. Не пришел на этот матч — придет на следующий. Скажем, ты бросил ребенка вообще и не интересуешься его судьбой, тем, на что он живет и как — это плохо, это неправильно, это преступно, это некрасиво, не по-мужски. Это невозможно для меня.
[ad_2]
