«К своей внешности Инна Чурикова относилась с иронией», — рассказывает Алла Азарина

«Это была большая любовь! Доходило до смешного. Однажды Панфилов уехал на съемки, а помощником режиссера у него на той картине была молодая женщина. Инна в Москве испереживалась: «Представляешь, он снимает, а эта помреж все время с ним! Я просто не знаю, что делать!» Инна даже поехала к какой-то опытной родственнице — советоваться, как быть. И получила ответ: «Бросай все и выезжай на съемки!» Так она и поступила», — об Инне Чуриковой рассказывает подруга, заслуженная артистка России Алла Азарина.

Инна Чурикова и Глеб Панфилов познакомились на съемках картины «В огне брода нет». Инна вспоминала: «Работала я в ТЮЗе, играла зверушек: зайчиков, белочек — и все мечтала выпрыгнуть из их шкуры и воплотиться в человека… И тут с «Ленфильма» привезли сценарий Панфилова и Габриловича. Я начала читать, и эта фантастическая девочка Таня Теткина всколыхнула мою душу… Я заболела ролью. Приезжаю на пробы, а там девчонки-актрисы все такие интересные, красивые, а одна и вовсе с божественным лицом и глазами как два озера… Сижу и думаю: куда я приехала, зачем? Познакомилась с режиссером, он серьезный человек, пытливый… Состоялась проба, но худсовет меня не утвердил: «Что это за героиня такая?» Убитая отказом, Инна вернулась в Москву, но ни о чем другом, кроме этой роли, думать уже не могла.

Роман на съемочной площадке

А Панфилову пробы Чуриковой так понравились, что он во что бы то ни стало решил снимать эту актрису. И, на худой конец, предложил Инне попробоваться на роль второго плана. Но Чурикова отказалась. Тогда Глеб Анатольевич, на свой страх и риск, поставил худсовету условие: «Если не утвердите Инну Чурикову на главную роль, я отказываюсь от съемок фильма». И, как ни странно, режиссеру-дебютанту уступили…

И во время съемок картины «В огне брода нет» начался роман режиссера и актрисы. Инна говорила так: «Сама судьба протянула мне руку…» Пан­филов был женат, у него рос сын. Но ради новой любви развелся с супругой. И в период съемок второй совместной картины «Начало» Панфилов и Чурикова расписались. Они были удивительной парой! Глеб Анатольевич не только талантливый режиссер — он очень тонкий человек, такой же, как и Инна, — в этом они и сошлись. Они из одного теста — романтичные, поэтичные, мягкие. Инну как актрису Панфилов очень высоко ценил, бережно и трепетно относился к ее таланту. И она к нему как к режиссеру относилась с большим пиететом.

Помню, был у Инны антрепризный спектакль «Овечка», поставил его Борис Мильграм. А там диалоги очень откровенные, прямые — не просто про любовь, но и про секс. «Алла, представляешь, с моим лицом — такие тексты!» — сомневалась Инна. Я возражала: «Ну а что такого? Почему нет?» — «Ты так считаешь?» — «Я в тебе уверена!» В итоге получился очень хороший спектакль. Когда отгремели премьерные показы, я спросила: «А что Глеб говорит об этой постановке?» — «Да ты что, — ответила Чурикова, — я его не позвала!» И представляете, супруг-режиссер отнесся к этому с пониманием: «Она не хочет — значит, не пойду».

Инна Чурикова, конечно, актриса не от мира сего. Ее интонацию повторить невозможно. Была у нее интересная особенность: про свои роли Инна всегда говорила не «я», а «она»! Когда начинала работу над новой ролью, сокращала общение до минимума. Фильм «В огне брода нет» открыл для нас великую Актрису. Натуру для картины про Гражданскую войну нашли в каком-то провинциальном городке. Инна рассказывала, что для роли одели ее в какую-то драную кофту, видавшую виды юбку… И в обличье своей героини актриса зашла на службу в храм: человеком она была верующим. Через несколько минут к Чуриковой стали подходить люди и протягивать милостыню, как блаженной! Настолько она была естественной и органичной. Картина имела огромный успех. Но реакция мамы Инны на фильм была не­ожиданной: после просмотра она долго многозначительно молчала, а потом выдала: «Да что же он так тебя одел!»

Маму свою Инна боготворила. Елизавета Захаровна прожила долгую жизнь — 94 года. Она была агрономом по профессии, работала в Ботаническом саду. Отец Чуриковой — тоже агроном из Тимирязевской академии. Но он ушел из семьи, когда Инна была совсем маленькая. От родителей Чурикова унаследовала любовь к растениям, да и вообще ко всему живому. В загородном доме у нее весь участок утопал в цветах. Она была кошатницей и собачницей. В последние годы у Чуриковой и Панфилова появились две собачки королевской породы корги. Они не только составляли компанию Инне дома, но и выходили с ней на сцену! Их завели специально, когда Чурикова и Панфилов начали репетировать пьесу «Аудиенция» про жизнь английской королевы Елизаветы II. О своих питомцах Инночка могла рассказывать часами…

Чурикова всю жизнь прислушивалась к советам мамы — у Елизаветы Захаровны было какое-то природное чувство правды. Когда Инна готовилась к поступлению в театральный институт и репетировала письмо Татьяны из «Евгения Онегина», показывала маме. «Я с упоением стала читать, — рассказывала Инна. — А мама и говорит: «Дочка, ты хоть глаза закрой, а то очень смешно у тебя получается». Все время повторяла: «Дочка, играть надо как в жизни! Как в жизни…»

Чурикова считала, что тяга к актерству у нее от бабушки — простой деревенской женщины. Та хорошо пела, и ее очень часто звали в соседние деревни спеть на свадьбе или празднике. И бабушка охотно соглашалась. Бросала все дела, детей и уходила на «гастроли», которые иногда затягивались на несколько дней. Возвращалась всегда смущенная, пристыженная — чувствовала вину за то, что оставила семью. Сразу принималась готовить, убирать, стирать. Но без «выступлений» она не могла…

Первая любовь была безответной

Мы с Инночкой познакомились в детской театральной студии при Драматическом театре Станиславского. Когда семиклассницей я пришла в эту студию, Чурикова занималась в старшей группе. В нашей студии все было устроено как в настоящем театральном институте. Во-первых, преподавали профессиональные актеры и режиссеры из труппы театра, во-вторых, чтобы поступить в студию, мы держали экзамены перед комиссией: стихи, басня, проза… С нами занимались не только актерским мастерством, танцами и фехтованием, но и водили по музеям. А кроме того, студийцы участвовали в массовках спектаклей театра. Это было потрясающе! Наши руководители — актер и режиссер Лев Яковлевич Елагин и режиссер Александр Борисович Аронов. Преподавали и другие актеры театра. С Инной, в частности, занималась Лидия Савченко — популярная в свое время театральная актриса. Именно она привила Чуриковой театральную дисциплину: однажды юная актриса опоздала на репетицию, и Савченко демонстративно вышла из аудитории. «Долго я бежала за ней по театру и извинялась на ходу, — вспоминала Инна. — Еле вернула. И на всю жизнь запомнила, что на репетиции опаздывать нельзя».

Свои первые роли Инна Чурикова сыграла именно в этой студии. И хочу вам сказать, что не только педагоги, но и все ученики без исключения, наблюдая за ней, понимали: перед ними Актриса. Все бегали в старшую группу смотреть, что она делает. Для меня каждая ее работа становилась потрясением. Все ее этюды помню до сих пор! Потом уже я осознала: если бы в моей жизни не случилось встречи с Инночкой, возможно, я бы и не пошла в актрисы. Вот такое влияние. Все время, пока она училась, я ходила за ней, как зомбированная. Для подросткового возраста у нас была ощутимая разница в годах. Инна дружила с ровесницами, к которым я ее по-детски ревновала. Но годы все изменили — жизнь нас свела уже после театральных институтов, и мы стали очень близкими людьми.

Вот несколько эпизодов из студийной жизни: нам задали найти такое произведение, которое можно сыграть без слов. И Инна у Чехова нашла рассказ «Спать хочется». По сюжету молодой девушке, взятой из бедной семьи на должность няни, помимо хлопот с ребенком приходится много работать по хозяйству — и ей все время хочется спать. И вот однажды ночью она не выдержала и задушила орущего ребенка, после чего наконец-то уснула. Вот такой страшный рассказ. И Инна без слов все сыграла! Да так, что я до сих пор не могу этого забыть.

Как правило, в театральном институте обучение начинается с беспредметных этюдов. И Инна подготовила такой этюд: она подходит к воображаемому шкафу, открывает дверцу — ей надо достать оттуда чашку. Казалось бы, куда проще? Но что придумала Инна! Она открывает воображаемую дверцу, а достать чашку не может — не дотягивается. И тогда она… встает на цыпочки! Я была потрясена! Вот как она до этого додумалась?!

В отрывке из пьесы Константина Симонова «Русские люди» партнером Чуриковой стал ее одногруппник Сергей Гражданкин. Этот парень тоже подавал большие надежды как актер, был талантлив, красив. Все девочки студии были в него влюблены, в том числе и Инна. Она мне потом рассказывала: «Ох, как же он мне нравился! А Сережа никакого внимания на меня не обращал, играл положенное по роли, и все». Гражданкина после выпуска из нашей студии приняли в Школу-студию МХАТ, его ждала успешная актерская карьера. А потом его «переклинило», он вдруг все бросил, куда-то уехал — чуть ли не в Тибет. Следы его затерялись. И вот спустя много лет мне вдруг позвонила взволнованная Инна: «Ты представляешь, Гражданкин нашелся! Позвонил мне, предлагал встретиться, но я не решилась. Испугалась разочарования».

Вот еще зарисовка из юности. Мы со студийцем Сашей Ушаковым идем по улице Горького и вдруг видим огромную рекламную афишу фильма «Когда деревья были большими» — он тогда только вышел на экраны. На афише — Юрий Никулин и красавица Инна Гулая. И вдруг Саша говорит: «Алла, что там Гулая! Вот увидишь, скоро афиши с нашей Инночкой Чуриковой будут так же висеть повсюду!» Понимаете, это сказал фактически ребенок! Но, как я уже говорила, ее талант чувствовали все.

Как известно, в театральных студиях обязательно делают наблюдения за животными. И Инна выбрала… тюленя! Это был настоящий цирковой номер. Надо было видеть, как она на тумбе играла с мячом. И все приходили на это смотреть. Потом ее однокашники по Щепкинскому училищу рассказывали, что и в институте этот тюлень стал коронным номером. После студии Инна, как водится, поступала во все театральные институты, но приняли ее только в «Щепку». Она вспоминала: «В Щукинском училище слетела прямо с консультации. Во МХАТе дошла до второго тура, но, как только начала читать, Карев, который набирал курс, вдруг остановил меня и при всех спросил: «А вы знаете, кто такая Афродита?» — «Да, знаю, богиня красоты, которая нравилась всем мужчинам». — «Правильно. А вы на себя в зеркало смотрели?» В ответ я начала безумно улыбаться, а потом разрыдалась и вылетела из аудитории. Не знаю, зачем он спровоцировал меня. И что хотел этим сказать? Да только потом мне передали, что на обсуждении Карев был за меня…»

Подарок от Дорониной

К своей нестандартной внешности Чурикова относилась с иронией. После того как она сыграла Марфушку в «Морозко», ей приходило немало писем, в которых люди некорректно и бестактно комментировали ее внешность. И с годами у нее к подобным «оценкам» выработался иммунитет. Но, знаете, когда кто-то говорит, что Чурикова некрасивая, я вздрагиваю. Так могут считать только люди, которые никогда с ней не сталкивались в жизни или не видели на сцене. У Инны было фантастическое обаяние!

Однако именно по причине нестандартной внешности Чурикову не утверждали в картину «Старшая сестра». Правда, худсовет не утвердил режиссеру Натансону ни одного из претендентов на главные роли: ни Доронину («говорит с придыханием»), ни Тенякову («у нее каша во рту»), ни Жарова («корифею кино нечего делать в компании дебютантов»). Спас Натансона председатель Кинокомитета Алексей Романов: он показал пробы на заседании руководителей кинокомитетов союзных республик, и пробы приняли восторженно…

Инна мне признавалась, что в юности была влюблена в Татьяну До­ронину как в актрису. Собирала ее фотографии, впрочем, как и открытки с портретами других популярных актеров. Когда Инна оказалась в Питере, у нее была мечта посмотреть на Доронину в «Идиоте» — та играла Настасью Филипповну, а Смокту­новский — князя Мышкина. Но попасть на этот спектакль было невозможно. И Инна решилась: пришла перед спектаклем к служебному входу театра, дождалась появления Татьяны Васильевны, подошла к ней, представилась. И Доронина сказала: «Ждите». Через какое-то время за Инной вышли, провели в зал и устроили где-то на балконе. «Спектакль и игра актеров поразили меня до глубины души», — вспоминала Инна.

А потом Чурикова встретилась с Дорониной на съемочной площадке фильма
«Старшая сестра». Когда фильм вышел, я сказала: «Инна, какими
восхищенными глазами твоя героиня смотрит на героиню Татьяны Васильевны,
когда та поет под гитару!» А Чурикова мне ответила: «Я ее очень
любила…» А как героиня Инны произносит фразу: «Доброе слово и кошке
приятно…»!

После того как Чурикова окончила студию, наши пути несколько лет не
пересекались… Я поступила в Школу-студию МХАТ. Как-то одним прекрасным
вечером «лечу» по улице Горького, и вдруг навстречу мне Инна (!): «Алла,
ты куда? У меня сейчас премьера фильма «Морозко»! Пойдем со мной в
кинотеатр «Россия». Я «мгновенно забыла, куда шла», и мы вместе побежали
в сторону «Пушкинской». Инна провела меня в кинотеатр, я устроилась в
зале. Начался фильм. И всякий раз, когда на экране появлялась Марфуша, в
зале начинались дружный хохот и аплодисменты! Это было незабываемо —
такой коллективный восторг!

Великий режиссер и его муза

Потом мы снова на какое-то время потеряли друг друга из вида. Но случайно встретились вскоре после выхода фильма «В огне брода нет». У Чуриковой там выдающаяся роль, и я выразила свое восхищение. Инна предложила: «А поехали к нам» (они уже были вместе с Глебом Панфиловым). И мы приехали в крохотную однокомнатную квартирку на Ленинском проспекте, в которой не было почти ничего. Помню, на кухне стоял только малюсенький столик и одна-единственная табуретка… Так начиналась семейная жизнь великого режиссера и его музы.

Это была большая любовь! Доходило до смешного. Однажды Панфилов уехал на съемки, а помощником режиссера у него на той картине была молодая женщина. Инна в Москве испереживалась: «Представляешь, он там снимает, а эта помреж все время с ним! Ты понимаешь, он с ней и обедает, и свободное время проводит! Я просто не знаю, что делать!» Инна даже поехала к какой-то опытной родственнице — советоваться, как быть. И получила ответ: «Бросай все и выезжай на съемки!» Так она и поступила…

Удивительным образом мы не раз пересекались на гастролях… С моноспектаклем «Ромео и Джульетта» приезжаю летом на гастроли в Ригу. Живу в Юрмале, и вдруг вижу в городе афиши «Гастроли «Ленкома». И, к моей радости, Инну селят в том же отеле, в котором живу я. Мы очень весело проводили время втроем — Инна, Наташа Вилькина и я: гуляли, выпивали. Чурикова любила экстравагантно нарядиться, выйти в свет, посидеть в кафешке. В те годы у нее всегда были какие-то невероятные шляпки. По Юрмале она ходила в белом развевающемся одеянии, как невеста. А однажды возвращаемся в гостиницу, а Чурикова не может найти ключ от своего номера. Ночевать ей негде. Говорю: «Пойдем ко мне». Но у меня одноместный номер с такой узкой кроватью, что вдвоем не уляжешься. Тем не менее втиснулись. Инна уснула. А я пошевелиться боюсь, потому что любым движением или разбужу ее, или столкну с кровати. Так я и не уснула в ту ночь, оберегая сон подруги.

Высоцкий мог быть очень жестким

А первый раз на выезде мы пересеклись, когда я еще была студенткой Школы-студии МХАТ. Как-то мы с папой (Александр Азарин — народный артист РФ. — Прим. ред.) поехали в Калининград, у него были гастроли. Размещаемся в гостинице, и вдруг я узнаю, что здесь уже живет Инна. Оказывается, она в Калининграде на съемках. В ее выходной предлагаю: «У папы концерт в Светлогорске, поехали с нами, погуляем на море». Вдвоем гуляем вдоль кромки моря, небольшой шторм… И вдруг: «Алла, смотри!» И прямо к моим ногам волна выкатывает янтарь. Я говорю: «Инна, бери!» — «Нет, Алла, это твой». Через много лет она меня спросила: «А ты помнишь тот янтарь?» — «Конечно, помню! — говорю. — Этот символ нашей дружбы — у меня дома. Я его бережно храню». Можно сказать, что этот камень принес мне удачу. В 2021 году я стала лауреатом международной театральной премии «Янтарный самородок» (США) за мой моноспектакль «Веселая Одесса Леонида Утесова». Когда я об этом рассказала Инне, она воскликнула: «Надо же, как символично!!!»

Еще был случай: я приехала на гастроли в Ленинград со спектаклем «По ком звонит колокол» по роману Хемингуэя. Играем в зале Филармонии, живу в гостинице «Европейская». Гуляю, а навстречу моя Инночка! Оказывается, у них с Глебом в городе съемки картины «Прошу слова». «Пойдем с нами в ресторан», — приглашает Инна. Пошли вчетвером: Чурикова, Панфилов, Губенко и я. Сидели обедали, а Инна с упоением рассказывала о своей роли. Зашла речь о Владимире Высоцком, с которым Губенко служил в Театре на Таганке, а Чурикова снималась в «Стряпухе». И Инна рассказала такой эпизод: «Однажды в актерской компании во время веселого застолья в присутствии Владимира Семеновича какой-то артист, желая произвести впечатление, запел песню Высоцкого. Но получалось у него плохо. И Высоцкий, выйдя из себя, без предупреждения с размаху вмазал этому горе-исполнителю: «Никогда больше не пой моих песен!» Началась драка. От неожиданности я потеряла дар речи! — добавила Инна. — Вот каким иногда мог быть Володя, когда дело касалось его творчества».

Я старалась ходить на все Инночкины премьеры. А вот она на мои спектакли из-за занятости не попадала. Но когда в Театре Пушкина я поставила спектакль по произведениям Чехова «И вдруг…» и пригласила Инну на премьеру, она неожиданно смогла прийти. Спектакль был камерный — артисты играли в непосредственной близости к зрителям. Так вот, когда артисты увидели в первом ряду Чурикову, чуть с ума не сошли от волнения. После спектакля должен был быть банкет, я приглашала: «Инна, пойдем с нами, посидим». — «Нет, нет, я не пойду». Артисты ушли, а мы остались в зале, и Инна стала подробно разбирать спектакль: «Вот у тебя есть служанка… А что, если она любит выпить?.. А почему бы вам не развесить здесь фотографии людей в костюмах того времени? Да, это обязательно надо сделать». И так далее. Это был не просто анализ, а конкретные интересные предложения, которые я реализовала.

У самой Инны между тем дела в театре обстояли не лучшим образом. Конечно, у нее в «Ленкоме» были и любимые спектакли, и к коллегам по театру она относилась с большим уважением — искренне любила всех своих партнеров. Одним из самых любимых был Коля Караченцов — мой одно­группник по Школе-студии МХАТ. В 90-е они вместе играли в замечательном спектакле Глеба Панфилова «…Sorry». С этой постановкой они часто ездили на гастроли. Для Инны он был очень удобным партнером — Караченцов ни разу не сорвал спектакль, не заболел. У него было фантастическое здоровье. И это при тех безумных нагрузках, которые он испытывал и в театре, и в кино, и на эстраде, — он был невероятно востребован. Инна рассказывала: «Но стоит Коле сесть и закрыть глаза, он тут же засыпает, отключается. Едем на гастроли. Коля спит. Я его бужу: «Вставай, скоро станция». Он отвечает: «Еще пять минут, Инна! Еще есть время». А потом за три минуты до остановки вскакивает — и опять полон сил!»

К сожалению, Марк Захаров занимал Инну в своих спектаклях редко. Выручал любимый муж — на сцене «Ленкома» для своей музы он поставил замечательные пьесы, в которых Инна с наслаждением играла: «Гамлет»,

«…Sorry», «Аквитанская львица», «Ложь во спасение»… Супруги постоянно были в поиске интересного материала. Однажды мой приятель привез из Японии очень необычную пьесу Юкио Мисимы «Дорого то, что бесплатно». И по подстрочнику мы с ним сделали перевод. Дала Инне, она прочитала: «Алла, это произведение искусства». Очень увлеклась. Мы решили сделать независимый спектакль, который поставил бы Панфилов. В пьесе три женские роли и две мужские. Семейная история: муж, жена, любовница, которая старше жены на 15 лет. Инна хотела играть эту любовницу, а я жену. Стали искать деньги, даже в японское посольство обращались, но так и не нашли — это были непредсказуемые 90-е.

Написала: «Погибну, если фильм не состоится!»

Но самой большой своей потерей в профессиональном плане Инна считала то, что не осуществилась мечта сыграть в кино Жанну д’Арк. Панфилов написал гениальный сценарий. Но картину так и не взяли в план. Чурикова даже писала в Комитет кинематографии какому-то большому начальнику, что погибнет, если фильм не состоится. Вот такое выстраданное письмо. Но картину пробить не удалось. А боль от несыгранной роли осталась с Инной на всю жизнь. Она говорила: «Как же несправедливо, что невежественные бюрократы порой решают судьбы художников».

Продюсером последнего спектакля Инны стал ее сын Иван Панфилов. Из Великобритании, где Ваня учился, жил и занимался бизнесом, он привез пьес­у про королеву Елизавету II «Ауди­енция». Договорился с автором, получил разрешение на перевод и постановку. Кое-что поменяли, адаптируя пьесу для нашего зрителя: что-то дописал сам автор, что-то Глеб Панфилов. Марк Захаров сначала дал добро на спектакль в постановке Панфилова на сцене «Ленкома», но потом вдруг неожиданно передумал. Инна была очень расстроена. После отказа За­харова сцену для проекта предоставил Евгений Миронов в Театре Наций. Но со временем у Ивана начались трения с тогдашней директрисой Театра Наций, и спектакль «переехал» в Театр Вахтангова по приглашению Кирилла Крока. Здесь «Аудиенция» обрела свой дом — Инна была очень довольна отношением вахтанговцев. Символично: когда Инна появилась на свет, ее мать сказала: «Родилась королева!» «Когда я была маленькой, — вспоминала Инна, — я все время фантазировала: представляла себя принцессой, как вхожу в роскошный бальный зал, какие у меня наряды, какая карета…» И последней ролью Инны Чуриковой стала королева!

Чурикова могла посмеяться даже над своим здоровьем

Последние несколько лет Инна постоянно жаловалась на здоровье. С
Александром Михайловым они играли антрепризный спектакль «Старая дева». А
сцены-то всегда разные, и вот на очередном спектакле Чурикова упала со
сцены в зрительный зал. «Спасибо, что какой-то мужчина меня подхватил», —
рассказывала со смехом Инна. Вообще, она жуткая хохотушка была, во всем
находила повод посмеяться. И если начинала хохотать, остановиться не
могла. Она до последнего смеялась, даже над своим здоровьем. После этого
падения Чурикова попала в больницу. Жаловалась, что болят все кости.
Кроме того, она страдала бессонницей, только на таблетках могла поспать.
Особенно мучилась после спектаклей. Звонишь ей утром, а в трубке: «Ох,
опять я всю ночь не могла уснуть…» И все время жаловалась, что плохо
себя чувствует: «Знаешь, мне нужен такой врач, который не по одной
болезни, а целиком по всему организму». Я смотрела информацию о разных
докторах в интернете, делилась с ней. Но, кто бы ею ни занимался, ничего
не помогало… «Я столько таблеток пью, а лучше не становится», —
удивлялась она.

У Инны стали сильно оте­кать ноги, и это мешало играть. Я говорила: «Ну, в конце концов, у всех периодически ноги отекают». — «Алла, я играть не могу, у меня в «Аудиенции» короткие платья!» — «Ну так пусть тебе платья удлинят». — «Да ты не понимаешь, у меня не ноги, а два столба, которые еще и болят…» — и Инна вдруг начинала смеяться над своими ногами… В последний год жизни состояние здоровья вынуждало часто переносить или отменять спектакли. А однажды она перестала выходить на связь… Шли дни, но Инна не отвечала. В конце концов я написала Ване Панфилову: «Что с мамой? Она не подходит к телефону, не реагирует на сообщения. Ты сейчас в каком городе?» Иван ответил: «Я в Москве, мама в больнице». Она попала в Боткинскую, где ей диагностировали тяжелое необратимое заболевание почек. Через несколько дней Ваня сообщил: «Мама в реанимации, врачи ничего не говорят…» А 14 января ее не стало…

Однажды я спросила Инну: «Что главное в человеческих взаимоотношениях?» И она ответила: «Надо учиться понимать другого человека, даже если он тебя ударил, причинил тебе глубокую боль! И надо учиться прощать. И мне кажется, что я научилась прощать, а значит, и понимать другого». Да, так оно и было. К ней тянулись абсолютно разные люди, все чувствовали, что от нее исходит любовь. Мне запомнились слова Ирины Хакамады, с которой мы оказались одновременно в гардеробе после очередного Инниного юбилея. Ирина тогда сказала: «Вот посидела с ней — и как будто очистилась».