[ad_1]
Любимые святые сопровождают всю жизнь. Кто-то из них ближе нам, кто-то дальше, а с некоторыми благодаря постоянной упорной молитве складываются самые теплые и родственные отношения. Об этом следующая наша история.
Как-то на престольном празднике в нашем храме я привычно пробиралась в толпе прихожан, искала интересные лица, фотографировала. Выразительные снимки срочно нужны были для епархиального сайта и газеты.
Вдруг кто-то удержал за плечо. Одна из кротких бабушек неожиданно крепкой и властной рукой остановила на бегу: «Дочка, пойдем, сфотографируешь меня с Николаем», — а в глазах озорные искорки. Я так удивилась, что забыла о срочности и послушалась.
Пока мы проталкивались к цели, недоумевала: и кто бы мог быть этот Николай? К бабушке внук приехал? Супруг ни в кои годы в церковь заглянул? А может, первая любовь встретилась полвека спустя? Раздвигаем плечами народ, выглядываем загадочного Колю. Не этот ли? Нет, вроде не похож.
И тут бабушка приводит меня в левый придел, к деревянному образу Николы Можайского, глядит на него радостно, а потом на меня и говорит: «Ну, теперь снимай!»
Вот теперь стало понятно. Никола Можайский, а по сути, тульский – это наша храмовая святыня, редкий деревянный барельеф первой половины девятнадцатого столетия и в этот приход пришел самыми причудливыми путями. Прихожане почитают его как чудотворный.
Так и запечатлела их вдвоем: самого любимого русского святого и его почитательницу. Бабушка придвигается к иконе, заметно волнуется, выпрямляется, позирует, смотрит бодро, как молодая, в глазах слезы. А я‑то думала, мы ищем деда Колю, по которому она плакала и кому письма писала девушкой где-то полвека назад…
Но кто сказал, что это не та, самая первая, её любовь?
Мне вдруг подумалось, что наша прихожанка из поколения тех бабушек, что никогда в молодости не были церковными. Строем ходили, пели комсомольские песни и возрождали послевоенную страну.
Откуда же столько умиления? Не может быть, чтобы только сейчас пришло и нахлынуло такое глубокое чувство. Нет, такое бывает выращенным, выношенным с детства.
Может быть, дело в том, что святой Николай – святой для нашего Отечества особенный? В России его любили и почитали во все времена, и, когда в избах и квартирах вешали портреты Ленина, никто и не думал посягнуть на Николу, убрать его лик из иконного угла.
Святитель Николай слишком глубоко и прочно вошел в русскую жизнь в ее самом повседневном и бытовом измерении: в посевной календарь – Никола летний, в календарь зимних деревенских праздников – Никола зимний. Каждое малое дитя знало: вот это святой угодник в шапочке – декабрьский, то есть, а этот, без шапки, майский.
Николу просили в молитве все и обо всем. Его почитали рыбаки и моряки, те, кто отправлялся в путь. Погорельцы и вдовы, сироты и солдаты. Кто только ни прибегал к нему в минуту страха и отчаяния, болезни и безысходности, а кто – и в минуту радости, принимая дитя в мир, нарекая его именем. Недаром имя «Николай» до сир пор одно из самых частых при крещении наших младенцев. А сколько Никольских храмов по всей России…
Жаль, в сутолоке дня мне не удалось расспросить бабушку, где и как впервые она познакомилась с угодником Николаем, от кого с детства слышала рассказы о нем, какую святую помощь он оказал ей в жизни и отчего так дорог и близок ее сердцу.
А в том, что это любовь, сомневаться не приходилось, ведь запечатлеться на фотографии всегда хочется с самыми любимыми и значимыми людьми. По родству и сходству, по сердечному притяжению. Душа требует. А с преподобным, как известно, и сам преподобен будешь.
Задержите взгляд на памятном фото, взгляните еще раз на эту старую женщину, столько повидавшую, такую счастливую. Никакая официальная идеология, советская молодость, родная партия не убили её сердечного стремления к Богу и его святым. Кстати, фотопортрет святого и его почитательницы вскоре вышел на обложке церковной газеты.
Остается лишь добавить о поводе для снимка. Отчего бабушка так спешила скорее получить памятное фото? А дело в том, что настоятель Солунского храма отец Максим, не менее трепетно любящий эту святыню, только что водворил ее на место после очередного поновления.
Реставраторы бережно покрыли краской и лаком почти трехвековой барельеф, и образ чудотворца засиял как новый – в праздничном архиерейском облачении, с яркими панагиями, в золотой митре. Вот бабушка и решила поздравить любимого святого с почином и запечатлеться рядом.
К слову, в тот день возвращению Божьего угодника на его привычное место в деревянный киот радовалась не только она. За ней к образу выстроилась пестрая стайка воспитанников воскресной школы, которые с чувством прикладывались к румяным щекам святого, воздушно целуя святителя Николая через стеклянную витрину. А за ними потянулись мамы с младенцами из ясельной школьной группы на руках, и вот кто больше всех радовался Николе.
Малышня от старинного образа святителя в восторге. Его красное облачение, высокая шапка и белая борода чем-то напоминают детям Деда Мороза, и родители, хорошо зная о происхождении Санта-Клауса от святого, не спешат их в этом разубеждать.
Так святой Никола Можайский, он же тульский, он же Мир Ликийский и Вселенский христианский святой, день изо дня притягивает к себе множество людей от мала до велика. Образ молчалив и в то же время говорит с нами старинной и неизменной символикой: меч и город в крепких руках, крест и панагии на груди и бесконечная доброта и снисходительность к нашей немощи в темных очах.
И вот что особенно интересно. Деревянный образ святого Николая учит любви, воспитывает, меняет нас изнутри, ни слова не говоря. И, судя по пережитой нами истории, по глазам этой бабушки, по ее пылкой и горячей вере, такое воспитание работает.
Оно, или подобное ему – без назидания, нравоучения, самоутверждения и строгого слова, а только своим радостным образом и примером – и бывает на пользу воспитуемым.
Мария Солунь
Фото автора
[ad_2]
